Лучшее в мире 2007
Все три года своего существования «Афиша–Мир» только и занималась тем, что раздавала советы и рекомендации насчет того, в каких странах надлежит бывать и что именно там следует делать по вечерам. В этом номере редакция впервые решилась снять с себя менторские функции и целиком положиться на волю читателей. Последним было предложено выбрать лучшие, по их мнению, места на Земле. В голосовании приняли участие около 3000 человек, наилучшие точки света были вычислены довольно скоро, и редакции оставалось только поподробнее расписать их достоинства.
Лучший город будущего
Токио
Японцы много лет не пускали европейцев на свои острова. Видимо, копили фокусы. Для того чтобы состоявшееся наконец знакомство оказалось еще поразительней. В главном японском городе Токио японские фокусы собраны в немыслимом концентрате. И всякая европопытка разобраться в жизни этого города обречена на провал.
Япония — страна вовсе не восходящего солнца, как думают многие. Япония — страна кривых ног. Здесь живут девушки с такими поразительно кривыми ногами, что сквозь их кривизну легко можно наблюдать восход солнца. Но при этом, как ни странно, девушки очень обаятельные. В их косолапых походках видна некая пикантность. Маленькие они такие, на вид скромненькие. Но в районе баров где-нибудь в пятницу вечером легко встретить пьяную вдрабадан японочку, которая ищет знакомства с белым неяпонцем. У японских женщин, не знаю почему, существует легенда о том, что европейские мужчины х…ястей японских. Вот и бегают они, бедные и пьяные, по улицам Токио в надежде развенчать этот миф. Обидно им, патриоткам, за нацию!
Любят свою родину не только женщины, и любовь эта начинается с малого. Ячейка общества — это вовсе не семья, а твоя работа. Рано утром перед входом в огромные корпорации можно увидеть то ли молитву, то ли пионерскую линейку. Японцы перед работой клянутся в верности фирме, обещают работать лучше, чем вчера, делают это истово и дружно. Если бы так же они любили своих женщин, может, и не бегали бы те пьяными по городу.
В Японии, как в Советском Союзе, большая проблема с жилплощадью. Молодым людям негде встречаться. Да и парадняков таких, как у нас, там нет. Спрос, как известно, рождает предложение. И хитрые якудзы чуть ли не своими мафиозными лапами построили сеть гостиниц, так называемых love hotels. Здесь ты можешь инкогнито провести три часа с любимой или нелюбимой девушкой. Заходя в холл love hotel, не видишь привычной стойки администратора. Да и самого администратора тоже нет. Огромная стена, увешанная мониторами, демонстрирует тебе свободные апартаменты. Выбирая один из них, ты нажимаешь кнопку под телевизором, и буквально ниоткуда сваливается колба, в которую ты должен положить деньги. Это и есть пневмопочта! Двери автоматически открываются, ты заходишь в свой номер, и откроются они (тоже автоматически) только через три часа — ни минутой раньше, ни минутой позже. Не дай бог клиенты столкнутся в коридорах отеля. Инкогнито так инкогнито.
Какой русский не любит суши! А русский в Японии любит суши с удвоенной силой. Здесь они те самые, настоящие, как кока-кола в Америке. Продаются повсюду — и в ресторанах, и в забегаловках. Разброс цен велик, как и ассортимент. На улице ты можешь быстро перехватить парочку роллов вполне приемлемого качества. Но лучше потерпеть до ресторана. В забегаловках жуткая вонь: рыба тухнет.
Если японцы тебе что-то дают, они непременно это делают двумя руками. Знак почтения и уважения. Привычное нам рукопожатие считается почти что оскорблением: вроде как ничего не даешь, то бишь зря руку тянешь, да еще и одну. Здороваться нужно просто поклоном.
В Японии существует мода на проституток какой-то определенной национальности. Если в прошлом году е…али хохлушек, то в этом хохлушек уже не е…ут. В моде эстонки. Каждый уважающий себя мужчина должен следить за этими тенденциями. Мода меняется каждые полгода. Эстонки тоже не задержатся на пьедестале продажной любви.
Нормальный японец верит в то, что японцы — Богом избранный народ. Не знаю, сообщили ли они об этом евреям, но богоизбранных народов у нас теперь два.
Прекрасные дороги, нам таких не надо. Развязок и уровней столько, что русскому человеку, как говорится, без стакана не разобраться. У нас и так пьяных за рулем полно. А япошки как-то ориентируются по трезвяку.
Если вам кто-нибудь расскажет про то, что в Японии полно всяких там небоскребов и чуть ли не летомобили бороздят, не верьте никому. Своими двумя бегают. Быстро так. С работы в бар. Выпил пива кружку-другую — и уже в слюни. Вот какие космические скорости.
Лучший музейный город мира
В Париже больше 150 музеев, и некоторые из них, вроде Лувра или Орсе, потребуют нескольких дней упорной работы. Все их под силу обойти либо сумасшедшему, либо подневольному автору путеводителей. Но даже и в его измученном рассудке останется лишь несколько вещей, которые он будет вспоминать и через год, и через два.
Музеи: Лувр, музей Пикассо, музей Моро, Катакомбы, Сен-Дени, Консьенжери, музей Средневековья-Термы Клюни, музей романтической жизни, Национальный архив Франции, музей искусств и ремесел, музей Жакмар-Андре, Сент-Шапель, Дом инвалидов, музей Оранжери, музей Родена
Лучший город для покупок
Магазины: Spazio Rossana Orlandi, Profumeria della, Tim Camino, Osklen, Frip, Frippino, Cosediunaltromondo, Touche, Hoepli, Peck, Vintage Delirium, Cartartide, Dovetusai, Pane Cioccolato, 100FA’, Mariza Tassy, Paolo Lattuada, Faravelli, Pasticceria Paradiso
Лучший маленький город России
Суздаль из тех городов, в которых умиление начинает вызывать самая обыкновенная, в сущности, жизнь. Элементарный а-ля рюс вроде снега, моченой капусты и клюквенной настойки здесь производит впечатление столь неожиданное, что начинаешь казаться себе иностранцем в собственной стране.
Как в любой маленький русский город, в Суздаль надо ехать зимой: снег есть, а туристов нет. По дороге из Москвы километров двести тянется привычное Подмосковье, а потом как будто переключают программу — начинаются совсем другие краски. Каждый холм хоть сейчас вставляй в раму. Перед Суздалем — громадное заснеженное поле, провоцирующее медленное «а-ах». В город путешественник прибывает, как ему кажется, подготовленным. Но эффект все равно оказывается невероятным.
Суздаль крохотный, около четырех километров в длину, два с лишним — в ширину. В центре — торговые ряды, вытянутый белый прямоугольник с колоннадой. К ним идешь, ничего особенного не ожидая: сувениры, самовары, магазин «Мясо», книжный, «Евросеть», бабушки с пирожками… За углом путник получает первый укол в сердце. Луг, излучина реки, черные квадраты домиков уступами сползают к воде. Слева остатки земляного вала, две церквушки, синие с золотыми звездами купола. Воздух цвета засахаренной карамели. Все белокаменное, снежное; глаз тонет в картинке, как в молоке. С горки, самой высокой в городе, скатываются на санках черные точки — чистый Брейгель. Здесь не сходя с места можно провести полдня. Можно больше.
Потом оказывается, что таких видов в городе бесконечное количество. Отовсюду видна хотя бы одна церковь: всего их в городе вместе с соборами полсотни. Суздаль к тому же зажат плотным кольцом монастырей: Ризоположенский, Васильевский, Александровский, Покровский, Спасо-Евфимиев. Последние два стоят друг напротив друга: на правом берегу — женский, на левом — мужской. Говорят, между ними прорыт подземный ход. Что на том, что на этом берегу от красоты может закружиться голова.
Суздаль славен огурцами, медовухой, хреном — и больше ничем. Здесь сроду ничего не производили, не перерабатывали — тем и спаслись. Он вдалеке от больших дорог, случайно сюда не заедешь. В дореволюционных путеводителях Суздаль называют захудалым, тихим, полузабытым — «через пять лавок пустых в шестой торгуют вздором». Последнюю пару веков Суздаль никому и ни к чему не был нужен. Железную дорогу — и ту провели мимо, во Владимир. На весь город — ни единой фабричной трубы. Главным местным брендом была святость: мощи, чудотворные иконы, старцы, крестные ходы, монах Авель — «русский Нострадамус». По части массового туризма Суздаль всегда опережал соседей. Паломники, эти великорусские бэкпекеры, шли нескончаемым потоком — с чайником, кружкой и житиями святых вместо Lonely Planet.
Здесь всегда было где остановиться, есть и сейчас. Причем «есть где» — это еще мягко сказано. На фоне прочих провинциальных русских городов Суздаль выделяется — как Умбрия на фоне Московской области. Старые советские гостиницы переделаны и вполне функционируют. Понастроено новых частных. Можно пожить в комплексе «Горячие ключи» — это ряд деревянных коттеджей, бани и приличный ресторан. Можно в бывшем доме купца Лихонина, который одновременно и музей, и гостиница. Можно — в бутик-отеле «Суздаль-клуб», со своей библиотекой, каминным залом, розарием и чайной. Можно — в Покровском монастыре. Снять комнату в обычной избе с видом на Кремль — не новодельной, обжитой — тоже реально. Нелепая мечта столичного жителя — деревянный сруб и широкополосный интернет — тут исполнена сразу в нескольких видах.
Популярный вариант — отель «Пушкарская слобода» с номерами типа «изба». В бревенчатых домиках имеются: лампы в виде керосинки, красный угол с иконой, резные ставни, занавески с орнаментами, спутниковое ТВ в комоде и ванные комнаты с итальянской сантехникой. Коты прилагаются бесплатно.
За окнами, скрипя сапогами, ходят парни и терзают тальянку. Подпевают розовощекие бабы. Это все включено. Задорная (вариант — печальная) русская песня срабатывает, как сигнализация: суздальские аниматоры попусту не работают. Вечером они поют в ресторане «Пушкарь», куда хоть раз обязательно стоит сходить: это самое толковое место в городе. Почему-то суздальским «Пушкиным» принято считать ресторан «Гостиный двор» в торговых рядах, недавно, по слухам, выкупленный колбасным магнатом Дымовым, но там по-настоящему вкусна только гречка с жареными лисичками (зато вкусна без оговорок). А вот в «Пушкаре» вкусно все, особенно лосось в медовой корочке. И еще морс.
Тут ничего нет, кроме туризма и туристов, и потому в дело идет каждый гвоздь. Можно научиться удивительным вещам: плести пояс верности, делать свистульки из бересты, составлять букеты по книге Дмитрия Петровича Ознобишина «Селам, или Язык цветов» (1830). Всюду можно покататься на лошадях. И это не говоря о медовухе, которую наливают на каждом углу. Медовуха бывает полуполтинная, двугривенная и пятиалтынная, крепостью 5, 7 и 8 градусов, с хреном, мятой, липой, можжевельником, перцем, пряностями и хмелем. Еще бывает безалкогольная, но это как-то глупо. Лучше причаститься в первый же день: для этого есть крохотная комнатка в Торговых рядах — дегустационный зал медоваренного завода, украшенный психоделическими росписями и фотографией Светланы Немоляевой. Напиток разносят сударыни, фото с сударынями — 35 рублей. Закусывают капустой моченой, рябиной моченой, свеклой и репой пареной, смородиной перетертой. Напиться медовухой невозможно, перепробовать все сорта — тоже: они уже делают ее с базиликом, фенхелем, анисом, чуть ли не с трюфелем. Есть медовуха «Казацкая», «Стрелецкая» и «Опричная». Еще есть сбитень, который здесь же и варят. Без сбитня тоже не обойтись.
В Суздале выдумали устраивать гусиные бои, здесь шумно празднуют Масленицу, Рождество, Троицу, день Аграфены-Купальницы, Русальную неделю, есть праздник поручика Ржевского и фестиваль молодого вина, что бы это ни значило. Главная же местная выдумка — это День огурца. Отпраздновать огурец собираются толпы. Еще в Суздале можно купить тур «Исповедальный»; в программу входит постный обед, всенощная, причащение и исповедь, посещение смотровой площадки на колокольне, трапеза в храме, выезд к святому источнику.
Все это ужасно трогательно и совершенно не раздражает. Даже когда вместо карпаччо из лосося на ухо начинают петь «Эх, зеленый коростель». Коростель и настойка «Владимирская» — брак, заключенный на небесах; а ведь есть еще «Рябиновая», «Клюквенная», «Суздальская». И даже «Глухариная заря».
Музейные работники встречают гостей как родных, а не как в советском универсаме. Да и музеи тут удивительно уютные — особенно деревянного зодчества, с избами и колодцами, свезенными отовсюду. Тут даже обсчитывают по-домашнему: нам в счет однажды приписали 18 булок. А главное — у них все получается. Моченой капусты можно съесть килограмм. Поют так, что хоть сейчас в клуб «Дом». Даже в подозрительной стекляшке «Лимпомпо» обнаруживаются такие перемячи и почки в вине, каких на триста верст окрест не сыщешь.
Эту идиллию не испортить, кажется, ничем. Можно шутить шутки над человеком с алебардой, и он только обрадуется. Можно пойти ночью на танцы в бар «Ландыш» в компании юных, красивых и пьяных москвичек — и ничего не будет. Будут французы, пьющие водку; невероятно застенчивые громилы; граждане в «петушках», сидящие по углам; и диджей, сводящий треки на компьютере Pentium. А также суздальчанки, медленно сжимающие вокруг французов кольцо. Вероятно, это-то кольцо и называется Золотым.
Лучшая безвизовая страна
Куба, вероятно, самая фотогеничная страна на свете — такое ощущение, что тебя окружают сплошные декорации. Жизнь здесь тоже вполне декоративная — с ее опереточным социализмом, ромом Santiago de Cuba, отчаянной нищетой и столь же отчаянной красотой.
В Кубе с ее анекдотическим социализмом есть совершенно отдельная прелесть уходящей натуры — это страна, которая как бы застыла в предвкушении чего-то. Государство, чудесным образом засидевшееся в девках и оттого хранящее обаяние вечной молодости.
Кубинская музыка, так уж сложилось, в первую очередь ассоциируется с преклонным возрастом.
Такое чувство, что нотная грамота здесь заключена в морщинах, а годы берут свое исключительно с помощью звукоизвлечения.
Стиль Гаваны — это так называемое антильское барокко, напоминающее скорее о городах Андалусии, нежели о Основной кубинский соблазн — это женщины, на чьих лицах навеки застыло недвусмысленное выражение.
Любви здесь предаются с несколько даже преувеличенной страстью, впрочем, к деньгам отвращения тоже не испытывают.
Цвет кожи у местных жителей может быть совершенно разный — от иссиня-черного до вполне европейски белого. Люди могут выглядеть
и как нигерийцы, и как парижане. Самое интересное, что все они при этом коренные кубинцы.
Конга, румба, хабанера, сон — пляски на Кубе нередко заменяют местным жителям язык, достаток, смысл жизни и все остальное. В какой-то момент вообще становится непонятно: то ли секс здесь — это суррогат танца, то ли, наоборот, это танец — суррогат секса.
Самое удивительное на Кубе — это сочетание по-советски вялой и безденежной тоски с какой-то беспричинной животной радостью. С одной стороны, все ждут перемен, с другой — понимают, что можно и так пожить, чего уж.
Лучшая европейская провинция
Шотландия умеет выделяться даже на таком, казалось бы, всепоглощающем фоне, как английский. В сущности, это та же Британия, но с очевидным креном в лучшую, безупречно дистиллированную северную сторону.
Норман — бывший морской летчик. Он увидел, что я вожу пальцем по карте где-то между Ньюкаслом и Карлайлом. «Адрианов вал». — «Ты что, знаешь, что такое Адрианов вал?» — «Ну да, думаю, что знаю. Кто же не знает императора Адриана?» — «Сейчас я тебе его покажу». И наш итальянский вертолет срывается влево и вниз. Мы идем на высоте всего двухсот метров над древнеримской стеной, которая когда-то отделила Шотландию от остальной Британии, чтобы дикие скотты и пикты уже никого не доставали больше, особенно римлян. Стена бежит по пологим и довольно пустым рыжим холмам. Это все сильно напоминает камчатскую тундру к северу от Паланы. Здесь началась любовь к Шотландии.
Кстати, вы никогда не задумывались, почему русские империалисты всегда себя ассоциируют с малыми народами? То влюбляются в республиканскую Ирландию, то вот русская группа «Белфаст» поет о том, как прекрасно в Северной Ирландии и как ее замучили английские солдаты? Почему советские люди слушали абсолютно омерзительный хит Boney M под названием «Belfast»?
Если понять это, то можно понять, почему люди, выросшие на реально бескрайних просторах (от Питера до Петропавловска-Камчатского пролети — увидишь два огня за 9 часов полета, Чапаева и пустоту) готовы влюбиться, например, в такую крошечную территорию, которую собой представляет Шотландия с ее Спейсайдом, Хайлендом и айлендами, то бишь островами. Откуда у парня шотландская грусть? Ну, понятное дело — вся эта мифология с вискарем. А если серьезно? По сути дела, мы даже групп шотландских не знаем — ну что такое для нынешнего слушателя Лонни Донеган, Алекс Харви, группа Gun (нет, не та, что на польском виниле), Mogwai, да в общем-то, и Franz Ferdinand?
Добрые селяне уже частично разобрали Адрианов вал (до которого из древнего Рима, кстати, за две недели доходила любая почта) — все, что было построено между Ферт-оф-Клайд и Ферт-оф-Форт, в самой узкой части острова.
Вы слышали когда-нибудь шотландский акцент? Достаточно послушать его кино-версию от Шона Коннери (который когда-то был О’Коннери) — «ш» вместо «с» и раскатистое «р» — как будто в нашей школе не учили правильно произносить английское «r». Вы думаете, когда русские журналисты в миллионный раз бубнят по ТВ про «туманный Альбион», они знают, что Альбион — это от шотландского кельтского слова Alba (Шотландия), а вовсе не от слова «белый/ седой»? И вовсе не про Англию?
Вы ели шотландского лосося? Как-то раз мне пришлось в Англии дегустировать в доме XV века у одного виноторговца 30 сортов бургундского. После этого мы с ним закусили единственной едой, которая была в доме, — шотландским лососем, который закоптил знакомый шотландский рыбак по фамилии Дундонелл. И я вам должен заявить: мало что из того, что мы ели на Камчатке с 1965 по 1990 год под названием «копченый лосось», приближалось к этому экземпляру. Леденец, тающий во рту. Дитя нормальной экологии. Бычок прозрачных струй. Здесь было все. А знаете почему? Потому что шотландцы хранят чистоту своей небольшой родины как безумные. Поэтому лосось рождается чистым и вкусным. А все остальное — дело рук искусного мастера, который точно знает, что бригадир не прикажет выловить еще два центнера лосося, чтобы потом просто его выпотрошить и выбросить на берегу.
Наверное, поэтому мы любим не только Лох-Несс, на котором лютовал Макбет, но также и Лох-Линне, и Лох-Эрихт, и Лох-Аве, и Лох-Ломонд. То есть практически мы любим мечту о том, что где-то в трех часах лета есть озера, на которых никогда не поставят целлюлозно-бумажный комбинат. Это и есть перенос мечты об идеальной природе в совокупности с сильнейшей технологической продвинутостью. Если учесть, что здесь на шельфе самые крупные запасы нефти во всем Европейском союзе.
В пабе города Инвернесс, что стоит на озере Лох-Несс, на котором нет Байкальского целлюлозного, висела на продажу t-shirt желтого цвета с надписью «27 июня Швеция играет со сборной Англии. Болеем за Швецию!» за пять фунтов. Фунты, которые нам выдали в банкомате, в том числе и для покупки этой ужасной антианглийской майки, были совсем не похожи на обычные. Bank of Scotland поместил на них только своих, шотландских героев. Пришлось даже спрашивать, а примут ли такие фунты в Лондоне. Кстати, чуть ли не раз в неделю в Глазго из Лондона идет поезд, набитый битком вот такими деньгами с шотландской национальной гордостью. Запомнить навсегда: поэт Роберт Бернс на пятерке, миссионерка Мэри Слессор на десятке, король Роберт Брюс на двадцатке, на полтиннике экономист Адам Смит, а на сотке математик и инженер лорд Кельвин.
Сегодня Шотландия — одно из самых спокойных и безопасных мест на земле, несмотря на уверенное потребление местных напитков. Местных напитков много, и знатоки соревнуются в том, какую еще забытую и крохотную вискокурню они откроют себе и миру. Впрочем, за ними идет охота с японских островов — они скупаются крупным японским капиталом, и теперь, например, виски Glen Garioch — глобально, конечно, — японский продукт. А локально — в общем, корневой, шотландский. Одного только не могу никак понять: как это шесть человек на вискокурне обеспечивают все дьюти-фри мира своим напитком, а заодно и рестораны, и бары. Когда мы их видели в последний раз, они, кстати, были совершенно трезвые. Ну почти что совсем как стекло. Трудно, конечно, в такой ситуации представить себе обитателя русского Севера. Хотя местные тоже любят ворчать: «Понаехали тут всякие». Имеются в виду, конечно, лондонские (читай — москвичи), у которых столько денег, что они скупают из-под носа у местных дома и квартиры. А почему? Да потому что Шотландия уже сегодня как один огромный природный заповедник. И если вы купили здесь себе домик, то считайте, здоровый образ жизни вам тут обеспечен.
Но вот вы в поисках недорогой недвижимости доезжаете до города Уллапул — рыбного порта, состоящего из одной улицы, — и вам уже не хочется оттуда уезжать, потому что на этой улице стоит гостиница Ceilidh Place, где рулит девушка лет 60-ти по имени Джин, которая выкинула из всех номеров телевизоры и поставила радио и коллекции книг для каждого гостя. Эти именные коллекции составляли самые выдающиеся литераторы Великобритании. Внизу у камина время от времени на акустическом концерте можно услышать кого угодно — от Роджера Уотерса до Arab Strap. Они играют здесь совершенно даром, потому что «это странное место — Камчатка-Уллапул». Здесь раньше стояли советские рыболовные суда, и у первых помощников случались прямо-таки трагические романы с местным населением.
Здесь вам первым делом скажут, что великий русский поэт Лермонтов был шотландцем — и окажутся глубоко правы. Отсюда уходят паромы на острова Льюис, Скай, Харрис, Эйгг и так далее. На острове Льюис нет прямых деревьев — от ветра они прижимаются к земле. И тем не менее здесь есть замок, двадцать рок-групп, пять писателей национального масштаба, и дешевле чем за 300000 долларов вы себе ничего из недвижимости не купите. А если посмотреть на север — совсем на север — и все-таки добраться до Оркнейских островов (70 штук, из них 20 населены, и я надеюсь, что там еще нет поляков, латышей и русских), то считайте, что вы слетали в Анадырь. Потому как самый северный остров Шотландии (из группы Шетландских) на самом деле болтается где-то на широте Осло. Но зачем шотландцам килты (или, как говорят у нас, юбки), становится понятно гораздо южней, в предгорьях Хайленда. Все просто: носки высушить легче, чем штаны, после того как ходишь по болотам. Так уж лучше сразу без штанов. Так что со всякими мифами относительно диких скоттов можно разобраться довольно быстро. Главное, не смотреть «Braveheart» — это только запутает вас окончательно.